Эта пена пахнет абсолютно невыносимо ужасно резко… То ли малиной, то ли розами, чем-то таким, сладким и навязчивым. Зато куча мельчайших мыльных пузырьков на поверхности воды сверкает и переливается, лопаясь с характерным едва слышным хлопком. В то же время музыка у соседей через стену слышна достаточно хорошо, чтобы различить не только характерный голос солистки The Cranberries, но даже и слова.
Suddenly I was feeling depressed…
Белая ванна. Совершенно белая. Включая кафель на стенах, плитки на полу, на потолке краску, все ту же пену, прохладный скользкий бортик, на котором лежит рука в капельках, и даже саму руку. И режущий свет электрической лампочки, без какого-либо светильника, просто лампочка, висящая на проводе, лишь дополняет ощущение. Ощущение белоснежной бумажности всей этой комнаты с шепотом лопающейся пены, редким плеском горячей воды от малейшего движения, встрепанной головой, торчащей над всей этой ванновой идиллией, и совсем уж бумажных стен, которые даже звуки соседней квартиры удержать не в состоянии.
Хайне сам как бумажный, белоснежный альбинос, растворяющийся в содержимом ванны, напряженный разве что по привычке, на деле же расползающийся на отмокшие и размякшие клочки-обрывки, скрытые под пенным покрывалом. Разумеется, он не смог долго спать, когда там рыжий во сне. Смотрит и своим таким родным и дорогим смехом на кусочки разрывает.
Do you know you made me die?..
Не выдержал, проснулся и ушел отмокать вот. И прятаться. Только долго ли продержится бумажная комната? Бумажная реальность? А вдруг порвется точно так же, как недавний сон? Вдруг она тоже не настоящая, и вообще он все еще спит и видит сон?
I'll always be in doubt…
О да, ладно, не спорю, настоящая. Все настоящее… Даже этот совсем неуместный коврик перед ванной. На нем в синих волнах играют черные дельфины и плывут крошечные кораблики, не кораблики даже, парусники. В общем, море. Коврику уже куча лет. Его оставили предыдущие хозяева квартиры. Хайне считал его нелепым и неподходящим, но менять ничего не стал. Раз они так хотели, значит кому-то это нужно. Пусть лежит, так… по-домашнему, что ли… обжито и немного тепло.
It is a lovely thing that we have…
На коврике море. Хайне никогда не видел море вживую. Со всеми этими волнами-прибоями, приливами-отливами, рыбками-ракушками, легким утренним бризом и растекающимся горящим закатом. А еще шум, который, как говорят, можно услышать, если ракушку к уху приложить, но это ведь всего лишь ток крови, а настоящий шум моря он… Какой он? Знает ли рыжий? Видел? Поедет ли к морю вместе с ним. Когда возможность выпадет? А вдруг не захочет…
So take my hands and come with me…
Неправда, Хайне видел море. Вживую, во плоти, каждый день почти видит. И изумрудные волны вокруг зрачка, заглянешь – и в бездну затягивает, и тонешь; и песчаный пляж белой кожи, с маленькими камешками-веснушками; и тот самый закат над морем, солнце тоже тонет в огненных волнах, свободно ниспадающих по плечам. А уж шумит как… Если смеется, журчит. И как камешки под напором воды трутся друг о друга и шелестят, если шепчет. И накрывает, и крышу сносит, и вообще… И нырнул бы, отдавшись воле волн, так ведь утопит, потому что скучно иначе. Поэтому просто руку в волосы запустить и слушать его шелест-шепот, а взгляд в зелени омута потерять.
It's the animal, the animal, the animal instinct in me…
Забылся, альбинос. Опять напридумывал и потерялся. А пена вся полопалась, открыв белое тело в остывшей воде. И правда, холодно уже. Пора вылезать и ехать обратно. А вдруг рыжий уже вернулся…
собсно, песенка